“Ортодоксия” Честертона. Рекомендую

Вчера закончил читать “Ортодоксию” Честертона. Кажется, полностью я прочитал эту книгу только сейчас. 18 лет назад у меня был томик под названием “Вечный Человек”, изданный в “Политиздате” и продававшийся за какие-то 7 рублей (я тогда купил сразу два экземпляра). Там тоже была “Ортодоксия”, но я не помню, чтобы я тогда ее прочитал. Да и по-другому я тогда все читал…

Сейчас в “Ортодоксии” понравилось многое, но больше всего, наверное, то, что Честертон видит в жизни веры именно жизнь, приключение, романтику, а не какие-то четко работающие принципы и законы. А ведь часто бывает, что христианин сам себя сковывает каким-то шаблонными размышлениями. Однажды я даже взмолился: “Господи, спаси меня от кальвинизма!”, когда почувствовал, что от вполне логичных рассуждений голова раскалывается, когда понял, что не хватает сил держать все доводы “на виду”, да еще и переварить их.

А Честертон говорит о романтике веры, и о радости. Всю книгу можно разобрать на цитаты, но вот посмотрите, как завершается книга:

“Свод над нами глух не потому, что Вселенная неразумна. Это не бессердечное молчание бесконечного, бессмысленного мира; оно больше похоже на сострадательную, внезапную тишину в комнате больного. Быть может, нам из жалости дали трагедию, а не комедию – неистовая сила Божественного сбила бы нас с ног, как пьяницу в фарсе. Нам легче перенести наши слезы, чем потрясающее легкомыслие ангелов. Возможно, мы заключены в звездной палате молчания, ибо смех небес слишком громок для нас.

Веселье, маленькое и внешнее дело язычника, – великий секрет христианина. Завершая мою беспорядочную книгу, я вновь открываю ту небольшую книгу, с которой началось христианство, и вновь я приобщен к этой тайне. Поразительный Герой, наполнивший Собою Писание, и здесь превосходит всех мыслителей, считавших себя гигантами. Скорбь Его естественна, хотя и редка. Стоики, древние и современные, гордятся тем, что скрывают свои слезы. Он не скрывал Своих слез, они были ясно видны на Его лице при свете дня – а день на Его родине ярок.

Надутые супермены и важные дипломаты гордятся тем, что могут сдержать свой гнев. Он гнева не сдерживал. Он вышвырнул столы из храма и спрашивал людей, как думают они избежать гибели. Но кое-что Он сдерживал. Я говорю со всем благоговением: в этой поразительной Личности было то, что можно назвать застенчивостью. Что-то Он утаил от всех, когда удалился на гору для молитвы; Он всегда это скрывал, обрывая речь или внезапно уединяясь.

Было нечто, слишком великое, чтобы Бог показал нам это, когда Он жил на земле, – и я думаю иногда, что это Его радость”.